Центр по изучению проблем разоружения, энергетики и экологии при МФТИ

Сокращение ядерного оружия и стратегическая стабильность

Алексей Георгиевич АРБАТОВ
доктор исторических наук, член-корреспондент РАН, директор Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, член Научного Совета Московского Центра Карнеги

Стенограмма лекции А.Г. Арбатова, состоявшейся 21 октября 2004 г. в Московском физико-техническом институте для слушателей курса
"Режим нераспространения и сокращения оружия массового поражения и национальная безопасность"


А.Г. Арбатов

Тема на сегодня - это сокращение ядерного оружия и стратегическая стабильность. Она предполагает дать ответ на несколько вопросов. На том, что такое ядерное оружие, я останавливаться на буду. Хотя здесь не совсем все ясно, но в этом отношении более менее все всё представляют. Некая общая идея относительно того, что считать ядерным оружием есть, несмотря на какие-то мелкие расхождения. А вот что такое сокращение ядерного оружия, что такое стратегическая стабильность - это, конечно, понятия не только более сложные, но и гораздо более спорные.

Но прежде чем перейти к их анализу, я хочу обратить ваше внимание на такой странный парадокс. Вот уже около 15 лет назад закончилась холодная война. Бывшие противники во многом стали партнерами, союзниками, сотрудничают в том числе и в области ликвидации и утилизации ядерного оружия. А тем не менее, огромные арсеналы ядерных вооружений, которые были накоплены в годы холодной войны, никуда не делись. Они сокращаются постепенно, некоторые излишки выводятся из боевого состава. Но остаются все равно еще многие, многие, многие тысячи в вооруженных силах самых крупных держав, России и США, и несколько меньше у третьих ядерных стран. Но что самое главное, никаких серьезных планов покончить с этим, сейчас нет. В годы Холодной войны тема ядерного разоружения была буквально у всех на устах - и в ООН, и в декларациях. Конечно, в значительной степени это объясняют, как сейчас говорят, пиаром, а тогда говорили пропагандистской деятельностью, чтобы перетянуть на свою сторону мировую общественность. Страны боролись между собой, чтобы доказать, что они больше привержены идее ядерного разоружения. Сейчас такой идеологической борьбы нет, и вообще тема ядерного разоружения как будто ушла - ушла из деклараций, ушла из заявлений, ушла из договоров. Иногда где-то в ОНН так уже по инерции, автоматически она упоминается. Но в принципе никто в серьез сейчас этим не занят, никто в серьез перспективы ядерного разоружения не рассматривает.

Почему так? Наверное, объяснение можно искать в разных сторонах этого вопроса. Я вам предложу историко-философское объяснение. Гонка ядерных вооружений и холодная война явились историческими совпадениями. Потому, что гонка ядерных вооружений началась когда было создано ядерное оружие, ядерное оружие началось когда физика и другие науки в своем развитии достигли определенного уровня. Но то, что гонка ядерного вооружения совпала с холодной войной с конца 40-х до конца 80-х гг., - это в общем-то было историческим совпадением. И в подтверждение этого тезиса хочу напомнить, что ядерное оружие изначально создавалось в тех странах, в которых оно создавалось, не против оппонентов, которые в годы холодной войны заняли соответствующие места. В Америке ядерное оружие создавалось против Германии, потому что было известно, что Германия работает над таким оружием. А испытано было впервые в боевом варианте, - впервые и, слава Богу, пока что в последний раз, - против Японии. А в годы холодной войны Япония и Германия стали главными американскими союзниками. Что касается Советского Союза, он был главным доблестным союзником во времена Второй Мировой войны, но стал главным противником в годы холодной войны. Поэтому, связь гонки ядерных вооружений холодной войны не прямая, она опосредованная, в значительной степени это совпадение.

Вот вы молодые люди, у вас еще мозги свежие, можете на досуге как-то попытаться пофантазировать: что было бы, если бы ядерное оружие было создано на десять лет раньше? Ведь в полнее такое могло быть, с точки зрения научных открытий, развития науки, физики, прежде всего, ядерной физики. То есть, если бы оно было создано не в 1945 г., а, скажем, в 1930 г. Или что было бы, если бы ядерное оружие было создано на 10-15 лет позже, скажем в 1950 г.? Тоже вполне можно предположить. Как бы пошла тогда вся история?

У нас нет времени сейчас заниматься этими чисто гипотетическими сценариями, но они говорят о том, что надежа, которая охватила людей в конце 80-х - начале 90-х гг., когда закончилась холодная война, - надежда на то, что гонка ядерных вооружений прекратится, что ядерное оружие каким-то образом само собой куда-то рассосется, куда-то денется, в общем-то, было иллюзией. Конечно, гонка вооружений в 50-е, 60-е, 70-е, 80-е гг. - в эти десятилетия холодной войны, была неразрывно связана с холодной войной, то есть с конфронтацией, с глобальным соперничеством сверхдержав и их союзников. И в какой-то степени, наверное, эту конфронтацию усугубила, потому что ядерное оружие в руках противника всегда выступало как абсолютное зло. Вы молодые и не помните этого, но люди постарше помнят как в годы холодной войны и в Америке - в отношении Советского союза, и в Советском Союзе - в отношении США, вот эти зловещие планы нападения с использованием ядерного оружия были важнейшей частью той стратегии холодной войны, борьбы, вражды и конфронтации. Так что, конечно, гонка вооружений добавила к остроте, к напряженности холодной войны, к ужасу, который связывался с вероятностью перерастания холодной войны в "горячую" войну, которая, как тогда считали, неизбежно выльется во всеобщую термоядерную войну, в которой погибнет не только все человечество, но и возможно даже, как говорили тогда, и биологическая жизнь на Земле. Это все предало определенную окраску тем десятилетиям. Но при хладнокровном научном анализе, очевидно, что в общем это не так тесно было связано.

Какой вывод из этого следует? А тот вывод, что прекращение холодной войны автоматически не могло привести к прекращению гонки ядерных вооружений, не могло привести автоматически к глубокому сокращению и ликвидации запасов ядерного оружия. Эти процессы как бы вновь разорвались. Так же, как изначально они не были едиными в целом, так и потом они разорвались. И, если уж позволить себе какие-то исторические аналогии, то вот была Столетняя война в XIV-XV веках (Англия, Франция, Жанна д'Арк и т.д.). В ходе именно Столетней войны артиллерия и порох стали решающим средством в войне, особенно при осаде крепостей, при сокрушении крепостных стен. Но вот надеяться на то, что после прекращения Столетней войны эта артиллерия тоже уйдет в небытие, наверное, было бы также наивно, как и надеется, что после окончания холодной войны ядерное оружие уйдет куда-то со сцены. Оно не ушло.

Для того, чтобы оно ушло, требовались огромные усилия политиков, военных, специалистов, парламентариев, общественности, направленных на то, чтобы, воспользовавшись прекращением холодной войны, прекращением политической вражды и соперничества, решить вопрос с ядерным оружием - тем или иным радикальным способом. Такие усилия не были приложены, ни с нашей стороны, ни с западной стороны.

После окончания холодной войны как-то все быстро успокоились. Раз вероятность войны между Россией и США ничтожно мала, то, в конце концов, и ядерное оружие тоже как-то ушло на задний план. А оно не просто ушло на задний план, оно осталось, она имеет свою собственную динамику развития, связанную с естественными жизненными циклами вооружений, с естественно имеющим место научно-техническим прогрессом, который делает императивом какие-то элементы модернизации, нововведения, - просто потому, что нельзя, даже если захочется, технологиями двадцатилетней давности поддерживать оружие сейчас. Внедряются новые технологии, новые материалы. Но кроме всего прочего, ядерное оружие создало собственную динамику, собственную философию. У другого государства есть ядерное оружие. Это ядерное оружие может уничтожить нас за несколько минут. У нас нет вражды. Мы не сталкиваемся в мире. Наоборот, мы сотрудничаем по многим вопросам. Но мы не союзники, у нас нет обязательств воевать друг за друга в случае войны против общего противника. Следовательно, это оружие в руках другого государства не может быть сброшено нами со счетов только потому, что сегодня у нас не вражды. А кто знает, как будет завтра, как будет через десять лет? И поскольку это оружие сохраняется, оно продолжает генерировать, воспроизводить и логику противостояния, и логику стратегических концепций, и логику подхода к возможным ограничениям вооружений. И, таким образом, мы подходим непосредственно к теме сегодняшней лекции.

Отношение к ядерному оружию не всегда было таким, как сейчас. Мы сейчас оперируем понятием ядерное сдерживание как чем-то, что якобы само собой разумеется. Ядерное сдерживание остается и у России, и у США, и у других ядерных держав если не главным, то, во всяком случае, одним из главных инструментов обеспечения их безопасности. В значительной степени потому, что такое оружие есть у других государств, и еще взамен ядерного сдерживания после окончания холодной войны не было придумано, несмотря на моря слов и библиотеки книг, которые были написаны на эту тему.

Отношение к ядерному оружию поначалу было совершенно другое. После того, как американцы сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, они относились к ядерному оружию просто как к оружию с повышенной разрушительной мощью, которая позволила бы в случае войны гораздо более эффективно и сокрушительно проводить стратегические бомбардировки по типу тех бомбардировок, которые вела американская и британская авиация в отношении Германии и Японии. Были планы, может вы слышали такие названия как Drop Shot и другие - это по мере производства атомных бомб в Соединенных Штатах, вырабатывались новые оперативные концепции (их называют иногда доктринами, но на самом деле, конечно, это не доктрины, это концепции использования), в соответствии с которыми намечались цели для применения такого оружия в случае войны.

Поскольку оружие было очень неточным, и возможности быстрого получения информации о целях были крайне ограниченными, то, конечно, объектами для удара были, прежде всего, большие города, или как они назывались, административно-промышленные центры. Так вот Drop Shot - план Соединенных Штатов конца 40-х гг. предполагал нанесение ударов по нескольким крупнейшим городам Советского Союза. Когда Советский Союз создал такое же оружие (с некоторым отставанием, как вы знаете, в четыре года), то производство атомных бомб в Советском Союзе тоже предполагало создание соответствующих оперативных планов. Говорю я это к тому, что вплоть до конца 50-х гг. к ядерному оружию относились как к средству ведения войны, если эта война начнется, если противник нападет, если противник эту войну спровоцирует, а не как к средству сдерживания ядерного нападения или нападения какого-то иного.

Только такие гениальные пророки, провидцы, как, скажем, Эйнштейн, задолго до конца 50-х гг. могли сказать, что создание ядерного оружия изменило в мире все, кроме нашего сознания. В этом заключается самая большая угроза для выживания человечества. Но это Эйнштейн. А политики, военные очень долго мыслили традиционными категориями. И отношение к ядерному оружию всерьез начало меняться только в конце 50-х гг. Интересно, что начало меняться оно в результате того, что Советский Союз создал средства доставки, которые достигали американской территории. Советский Союз запустил спутник в 1957 г. - это означало, что Советский Союз создал межконтинентальные баллистические ракеты, что под эти ракеты были изготовлены боеголовки, и они впервые поставили под удар американскую территорию.

Интересна цепочка, как это привело к изменению мышления людей. Создали это в Советском Союзе, а задумались в США. Советский Союз еще долго рассматривал ядерное оружие просто как оружие повышенной разрушительной силы, с помощью которого Советский Союз выиграет и Третью Мировую войну, если империалисты на него нападут. А вот в США начали всерьез думать, что же означает создание Советским Союзом средств, которые впервые в американской истории могли разрушить Соединенные Штаты - с помощью удара межконтинентальных баллистических ракет.

Почему там задумались об этом, а не у нас? Потому что это изменение стратегической ситуации многих в Соединенных Штатах напугало и заставило привлечь к военной политике новых людей. Не военных, которые традиционно этим занимались и исходили, естественно, из своего военного опыта, из своих сугубо оперативных подходов, а пришли политики, пришли специалисты из других сфер, пришли специалисты по системному анализу, по бюджетному программированию, по новому менеджменту. Пришли они, как вы знаете, вместе с министром обороны Робертом Макнамарой. Я считаю его одним из великих людей XX века. Он пришел вместе с президентом Кеннеди. Пришел он из корпорации "Форд", до этого он никогда профессионально стратегическими вопросами не занимался, но был он блестящим человеком, блестящим менеджером, мыслителем и аналитиком. И он очень быстро стал ставить под сомнение многие традиционные воззрения.

В частности, он пришел к выводу, что ядерное оружие прежде всего имеет ценность не как средство победы в войне, а как средство угрозы применения, которая может предотвратить войну, то есть сдержать войну. Он внес соответствующие изменения и в американские программы вооружений, и в американские оперативные планы и стратегические концепции, которые предполагали, что Соединенные Штаты применят ядерное оружие определенным образом в случае, если на них нападет Советский Союз. Но это еще не все. Он сформулировал целый ряд очень важных понятий, положений, критериев, которые до сих пор, - уже прошло 40 лет, - лежат в основе стратегической теории, стратегического анализа. После Макнамары ничего радикального, революционного так и не было придумано. Основу положил он и его специалисты, которые пришли вместе с ним из мозговых центров, таких как корпорация RAND, - наверное, вы знаете о ней, - и ряда других.

И заставила их так всерьез пересматривать воззрения именно наступившая уязвимость США, эта уязвимость заставила их посмотреть свежим взглядом на ядерное оружие: что будет, если война все-таки начнется? Американцы могли уничтожить много раз Советский Союз, но и Советский Союза мог уничтожить США. Значит, стратегия не в том, чтобы накопить как можно больше этого оружия, чтобы вывалить его на противника в случае войны. А стратегия в том, чтобы не допустить этой войны. Конечно есть всякие дипломатические способы, переговоры для решения тех или иных конфликтных ситуаций. Ну а применительно к оружию, что может быть? И вот здесь-то как раз эта логика, и концепция, и стратегия Макнамары и стала развиваться. И она, в конечном итоге, легла в основу того, что мы называем стратегической стабильностью. (Когда я говорю Макнамара, вы должны понимать, что это обобщенный образ, конечно, целый ряд талантливых людей работал вместе с ним над этими темами.)

В частности, Макнамарой была сформулирована такая идея, что когда ядерное оружие имеется в достаточном количестве у обеих сторон, - в данном случае у Соединенных Штатов и у Советского Союза, - помимо политической подоплеки конфликта, будь это из-за Берлина или чего-то другого, что в военном отношении может заставить начать ядерную войну? И что может остановить начало ядерной войны? И он сформулировать идею гарантированного уничтожения, - это краеугольный камень всех последующих стратегических теорий, которые до сих пор, я повторяю, остаются основой основ, теперь уже и у нас. Гарантированное уничтожение - это способность любого из двух противостоящих государств нанести такой удар по противнику в ответ на нападение, который сделает войну бессмысленной и бесцельной для него. Никто не начинает войну ради самоубийства. Войну начинают ради того, чтобы победить в ней, ради того, что добиться каких-то целей. Вот если ответный удар настолько разрушителен, что государство по существу не выживает, то никакие политические, военные и стратегические соображения не могут оправдать нажатие кнопки первым, - потому что вы знаете, что в результате ответного удара противника вы неизбежно погибните, никаких целей вы не достигнете.

Макнамара сформулировал это понятие. При этом он исходил из того, что - расчеты делались на моделях, серьезные были математические выкладки, но в целом свелось к этому - что для любого крупного государства, даже самого крупного, сравнимого с Советским Союзом того времени, с Соединенными Штатами, потеря от ядерного оружия от четверти до трети населения и от половины до двух третей промышленного потенциала, является неприемлемым ущербом. Никакие цели в войне, никакая победа не может оправдать таких потерь, да и победа сама лишается смысла. Причем это прямые потери, не говоря обо всех последующих потерях, которые, как вы знаете на примере Хиросимы и Нагасаки, десятилетия сказывались. Это прямые потери непосредственно от поражающего эффекта ядерных взрывов. И он провел (я говорю "он", но вы понимаете, что не он один, а коллектив большой работал) соответствующие подсчеты и выяснил, что примерно 400 мегатонн ядерного оружия, условно говоря 400 ядерных боеголовок мегатонной мощности (или большее количество меньшей мощности), способны нанести такого рода потери крупнейшим государствам мира, Соединенным Штатам и Советскому Союзу. Это и легло в основу всей последующей логики.

Обращаю ваше внимание на одну важную деталь. Он не просто выявил вот эти корреляции, эти соотношения, он еще подошел к ним абсолютно, как тогда сказали бы, объективистским образом. Был разгар холодной войны, идеологической конфронтации. Советский Союз считал, что он во всем прав, а США во всем не правы. Соединенные Штаты наоборот. А понятно, даже мысль о том, что можно сравнивать свое государство с другим государством и как-то пытаться встать над ними, тогда казалась абсолютной ересью.

Был такой эпизод во время Карибского кризиса в октябре 1962 г., когда Советский Союз попытался разместить ракеты средней дальности на Кубе, откуда они доставали бы до США, США объявили ультиматум, начали морскую блокаду, в конечном итоге добились вывода советских ракет с Кубы. Советский Союз в ходе этого кризиса, этих 13 дней, когда мир балансировал, действительно, на грани ядерной войны, решил, чтобы спасти лицо, не просто вывести ракеты с Кубы, а потребовать, чтобы американцы, со своей стороны, вывели такие же ракеты средней дальности, которые еще за несколько лет до этого они разместили в Турции, Германии, Великобритании, Италии и в ряде стран Западной Европы, откуда они доставали до территории Советского Союза. И вот когда посол Советского Союза обратился в Соединенных Штатах к министру иностранных дел с таким предложением, и тот пошел в сенат обсуждать это, многие сенаторы совершенно недоумевали и говорили: Как же так? Понятно, что они должны вывести свои ракеты с Кубы, потому что для нас совершенно не приемлемо, чтобы они там остались. Но в Германии, Турции это же наши ракеты, американские ракеты. Как же можем мы их вывести? Такой подход был, понимаете? И такой же был у нас: наши ракеты - это хорошие ракеты, а ракеты противника - это вред, зло и угроза.

И вот я обращаю ваше внимание, что макнамаровский блок, аналитики, - они как раз сумели подняться над этой идеологической абсолютной враждой и взаимной нетерпимостью. И в принципе они рассуждали о Советским Союзе и о США как о стороне А и стороне Б. И они могли и так повернуть, и так, и все равно приходили к одинаковым выводам. Если есть возможность гарантированного уничтожения противника, противник войну не начнет. Если у противника есть такая возможность в отношении вас, вы войну не начнете, потому что никакие цели не могут оправдать применение ядерного оружия, если вас уничтожат в ответ. Складывается ситуация взаимного гарантированного уничтожения, если у обеих держав появилась такого рода возможность. И так она и вошла в стратегическую теорию как взаимное гарантированное уничтожение -- по-английски Mutual Assured Destruction, MAD, и у нас тоже есть сокращение, ВГУ, которое совершенно в ходу.

Причем, я подчеркиваю: ни одно государство не стремится к взаимному гарантированному уничтожению. Оно складывается, потому что другое государство хочет приобрести такую же возможность как и вы, но из этого вытекает баланс, который сделает войну невозможной. И вот эти взгляды Макнамара сформулировал задолго до того, как они были восприняты Советским Союзом, я уже не говорю про широкий круг специалистов и экспертов. Впервые, кстати говоря, он в 1962 г. после Карибского кризиса высказал в конгрессе такую мысль, которая многим не то, чтобы показалась еретичной, а просто никто не понял, что он имел в виду. Он сказал тогда: Советский Союз развертывает форсированными темпами баллистические ракеты и размещает их в защищенных шахтных пусковых установках. Это делает ракеты живучими, мы не можем их уничтожить первым ударом. Многим может показаться, что для нас это плохо. Но если вдуматься, то это не так. Для нас это может быть хорошо. Если Советский Союз уверен, что мы не можем уничтожить его ядерное вооружение, он не сочтет нужным применить его первым из страха потерять его в результате нашего первого удара. И он также сказал: Эта мысль многим может показаться еретичной, но из того кресла, в котором сижу я, это именно так и выглядит.

Это логический переход от этой идеи, доктрины, концепции, - как хотите назовите, - взаимного гарантированного уничтожения к идее о том, что может взаимное гарантированное уничтожение разрушить. Ответ: очевидно, что разрушить гарантированную способность другого государства к ответному удару может потенциал, который его обезоружит в первом ударе. То есть, если у меня появляются такие системы оружия, которые могут уничтожить ваши стратегические силы, то у меня появляется возможность лишить вас потенциала гарантированного уничтожения, то есть потенциала ответного удара. Это может в условиях кризиса - который может возникнуть неизвестно от чего, от любого конфликта , ведь была конфронтация, в каждой точке земного шара Советский Союз и США практически сталкивались лбами - вот если в этих условиях вдруг окажется, что у меня системы оружия такие, которые могут первым ударом ваши уничтожить, поразить на стартовых позициях и лишить вас способности гарантированного ответного удара против меня, то эта система предотвращения ядерной войны за счет взаимного сдерживания обрушивается. Обрушивается почему? Потому что вы решите, что я нанесу первый удар и оставлю вас без возможности возмездия, да еще и со всеми последствиями этого ядерного удара - Ведь первый удар тоже ядерным оружием наносится: по аэродромам, по базам подводных лодок, по стартовым шахтам ракет. Вы, опасаясь этого в условиях кризиса, можете не удержаться и запустить свои средства первым, чтобы их не потерять. Если вы поверите, что я вот-вот нанесу разоружающий удар, и вы знаете, что ваши силы не выживут, вы их запустите против меня. А я, со своей стороны, зная, что ваши силы уязвимы, я могу их уничтожить первым ударом, вы об этом знаете, вы можете не удержаться и запустить их первыми, - я решу сам запустить первым. Получается стратегический резонанс обвала вот этого взаимного гарантированного уничтожения. Именно отталкиваясь от этого понимания, и строится вся система и логика стратегической стабильности. Вот почему я вам так долго об этом и рассказываю.

В 1967 г., незадолго до своего ухода с поста министра обороны, - а ушел Макнамара из-за вьетнамской войны, эта война полностью его подкосила - он произнес знаменитую речь в Сан-Франциско, в которой он сформулировал вот эти все основные понятия, которые я вам сейчас излагал. Ну, конечно, сформулировал, он их более элегантно, и аудитория там была другая. В частности, он сказал, что сдерживание основывается на способности взаимного гарантированного уничтожения. И раз уж есть ядерное оружие, раз уж оно есть у другой стороны, пусть у нее будет гарантированное уничтожение против нас. Это наш залог того, что они не побоятся, что мы на них нападем, и не нанесут предупреждающий удар. Дальше он сказал: Мы в своих стратегических программах воздействуем друг на друга. Не просто Советский Союз свои новые ракеты развертывает, потому что это империя зла, это безбожные коммунисты, которые хотят весь мир завоевать, а потому, что они боятся нас. Они смотрят на то, что мы делаем, и делают что-то в ответ. А мы смотрим на то, что они делают, и делаем в ответ другое. И так возникает реакция, действие-противодействие. Мы влияем на стратегические силы и планы друг друга, - вот что он сказал, - наши новые системы оружия, которые многим в сенате кажутся абсолютно правильными, оправданными, хорошими, - потому, что американские системы оружия - они провоцируют Советский Союз на создание в ответ его систем оружия, которые кажутся нам зловещими, отвратительными, агрессивными, опасными. Но точно так же выглядит ситуация с их стороны.

Вот это еще в 1967 г. сказал министр обороны США - еще в разгаре была холодная война, еще до конца холодной войны было 20 лет. Поэтому, - он сказал, - нужно всегда тщательно продумывать, как наши действия в области военной политики, военного строительства повлияют на другую сторону, как они будут ею восприняты. Не получилось бы так, что наши действия, которые мы предпринимаем из самых лучших побуждений, будут другой стороной восприняты иначе, и она примет ответные меры, которые ухудшат наше положение. И не лучше было бы в этой связи начать переговоры, чтобы договориться о том, что мы не будем делать того-то и того-то, но вы не делаете того-то и того-то. Просто иначе эта цепь действия-противодействия по спирали, от витка к витку, все большее количество оружия, будет длится бесконечно. И может дестабилизировать стратегический баланс, потому что будут созданы такие системы оружия, которые будут способны нанести разоружающий удар.

И в этой связи он коснулся еще одного вопроса, частного, но, тем не менее, тогда важного, потом он стал неважным, а сейчас он снова важный. Это вопрос противоракетной обороны. И его речь в Сан-Франциско в значительной степени была посвящена противоракетной обороне. Тогда Соединенные Штаты обнаружили, что Советский Союз интенсивно разрабатывает противоракетную оборону, и сами имели такую же программу, и к этому моменту давление в пользу развертывания этой системы, - называлась тогда она Nike X - в США стало очень сильным. И Макнамара тогда, выступая в Сан-Франциско, сказал тоже еретическую совершенно для своего времени речь. Он сказал, что развертывание нами противоракетной обороны для защиты наших территорий может быть воспринято Советским Союзом, как попытка США разрушить их потенциал гарантированного уничтожения, то есть избежать возмездия в случае удара.

Многим кажется, ну что плохого в противоракетной обороне, она защищает наше население. Макнамара сказал, что нет, это не так. Мы разворачиваем противоракетную оборону для защиты от удара Советского Союза, но он воспринимает это как нашу попытку обеспечить себе неуязвимость, и возможность нанести по Советскому Союзу разоружающий удар и прикрыться от ответного удара, ослабленного, дезорганизованного системой противоракетной обороны. Поэтому противоракетная оборона в этих условиях выступает как крайне опасный элемент стратегической политики, а не как оборонительный, благородный, гуманный, который защищает мирных жителей от ядерной угрозы. И он сказал, опираясь на тезис о действии-противодействии, что в ответ на нашу противоракетную оборону Советский Союз наверняка предпримет значительное наращивание своих наступательных стратегических вооружений - для того, чтобы поддержать свою возможность в любых условиях эту противоракетную оборону преодолеть. В результате наша противоракетная оборона не уменьшит угрозу нашей стране, а намного увеличит ее - потому что заставит другую сторону значительно увеличить свои наступательные стратегически вооружения. И, кстати говоря, он сказал, что то же самое относится и к нам. И мы в ответ на то, что видим в Советском Союзе, где тоже ведутся соответствующие работы и какие-то начальные фазы развертывания ПРО вокруг Москвы начались, (вы наверное об этом читали), мы тоже имеем соответствующие системы преодоления. Он тогда имел в виду системы так называемых разделяющихся головных частей - это когда на одну ракету ставится не одна, а несколько ядерных боеголовок, причем каждая из них может быть нацелена на свою собственную цель. Вот из всего этого и вытекло то, что потом, много лет спустя, обратилось в концепцию стратегической стабильности.

Я вам хочу сказать еще об одном курьезном, в известной степени, эпизоде. В 1967 г. произошла встреча президента США Джонсона и Председателя Совета министров Советского Союза Косыгина в местечке Глазборо. И там Джонсон пригласил Макнамару, Макнамара пришел и Косыгину сказал: Уважаемый господин Премьер, мы предлагаем начать переговоры о том, чтобы и нам и вам ограничить системы противоракетной обороны, чтобы их не развертывать. Косыгин, конечно, страшно удивился: почему? Тут Макнамара прочел ему лекцию о стратегической стабильности, обо всем. Можете себе представить реакцию на это Косыгина. Косыгин, недолго думая, потом сказал: Нет, наша противоракетная оборона - сугубо оборонительное оружие, и нечего его ограничивать. Вы лучше сами прекратите гонку вооружения и, заодно, еще прекратите войну во Вьетнаме - тогда можно будет о чем-то говорить. На этом встреча и закончилась. Вскоре после этого американский Конгресс принял решение, выделил средства на начало развертывания в США системы противоракетной обороны, которая называлась Nike X.

Но когда американцы начали это делать, тогда в Москве "зачесались". Они увидели, что действительно что-то американцы предпринимают. А поскольку американцы всегда опережали, а в области противоракетной обороны вообще на два поколения опережали Советский Союз, то просто испугались. И уже вскоре после этого - а Макнамара уже ушел со своего поста, но дело его продолжало жить, - уже вскоре после этого, в конце 1968 г. начались переговоры между Советским Союзом и США об ограничении стратегических вооружений. Они тогда продолжались недолго, потому что сменилась администрация. Но когда пришла администрация Никсона (с Киссинджером) в 1969 г., переговоры эти возобновились и сравнительно быстро пришли к историческому cоглашению 1972 г. об ограничении систем противоракетной обороны и об ограничении наступательных стратегических вооружений, - то, что мы называем сейчас ОСВ-1. Комплекс договоренностей, первый в истории по ядерному оружию, по реальному ограничению. Не просто ооновская демагогия и болтовня, а реальное соглашение и договор, которые легли потом в основу всей конструкции и всех последующих тридцатилетних переговоров в этой области. И все это основывалось именно на тех концепциях и идеях,- которые сформулировал Макнамара, и его, как их называли, вундеркинды (whiz kids), которые с ним пришли в Пентагон, - которые легли в последующем в основу стратегической стабильности.

Теперь я хочу перескочить через большой исторический этап, непосредственно поговорить о стратегической стабильности. Термин этот широко используется, вы можете встретить его где угодно, его только ленивый не использует. Но четкое ясное определение есть только одно. Это не определение, которое теми или иными специалистами индивидуально было сформулировано, таких сотни. Это то определение, которое было закреплено в соглашении, подписанном Советским Союзом и Соединенными Штатами в 1991 г. Говорю об этом с особым удовольствием, потому что я сам был тогда на переговорах об СНВ-1. Это следующий, новый договор, он до сих пор остается в силе, и имел непосредственное отношение к переговорам по соглашению о стратегической стабильности. На мой взгляд, оно вышло не самым лучшим образом. Если бы мне дали возможность самому сформулировать, я бы, конечно, гораздо лучше это сделал. Но, вы сами понимаете, процесс переговоров, согласования ведомств всегда ухудшает даже самый лучший продукт. Но все-таки лучше, чем ничего.

Так вот, что там записано в этом соглашении о стратегической стабильности, которое, обращаю ваше внимание, стало частью международного права, то есть обрело свою жизнь уже независимо от нашего с вами желания. Это уже объективная реальность, часть международного права: стратегическая стабильность - это такое состояние стратегических взаимоотношений сторон, при котором наименьшая вероятность развязывания ядерной войны. Очень правильное определение. Стабильность - это, как вы знаете из физики, состояние, которое препятствует резким изменениям. В данном случае плохим изменениям. Соответственно, чем больше стратегическая стабильность, тем меньше вероятность ядерной войны. Но не ядерной войны из-за случайного запуска ракет, а ядерной войны преднамеренной. И тогда там сказано дальше, что это такое состояние, при котором наименьшие стимулы для нанесения первого удара. И там дальше развито, что же конкретно, "в железе", означают наименьшие стимулы для первого удара. Это значит: снижение отношения количества боеголовок к числу носителей. И это значит: повышенный упор на высокоживучие системы стратегического оружия - системы, которые имеют повешенную живучесть.

Таким образом, были сформулированы все основные концепции. Они вытекают из тех, которые Макнамара за 30 лет до этого уже сформулировал. Но они облекли это в форму международного права. Действительно, логика следующая. Во-первых, это первый удар. Поскольку в то время ракеты с разделяющимися головными частями уже были развернуты в большом количестве, и этих головных частей уже насчитывались тысячи, и тысячи, и тысячи (а точнее, в общей сложности около 10 тысяч у каждой из сторон - только в стратегических силах), то был сделан вывод, что если на каждой ракете несколько боеголовок, то одна ракета может уничтожить несколько ракет противника. И появляется возможность нанести разоружающий удар, и противник не может ей противостоять просто за счет наращивания количества своих ракет - потому, что он никогда не сможет сделать такого количества ракет, которого нельзя намного перекрыть просто увеличением числа разделяющихся боеголовок на своих ракетах.

Но, конечно, и другая сторона может развертывать ракеты с разделяющимися головными частями. Ситуация тогда становится еще на порядок хуже для обеих сторон в том, что у обеих сторон появляется стимул к нанесению первого удара. Нанося первый удар небольшой частью своих ракет за счет того, что на них много разделяющихся головных частей, я уничтожаю практически все ваши ракеты со всеми боеголовками, если они не успевают стартовать. То же самое вы делаете против меня. В условиях кризиса возникает крайне нестабильная ситуация. Разрушается баланс и стабильность, основанные вот на этой системе взаимного гарантированного уничтожения (ВГУ). Поэтому в соглашении сказано: снижение отношения боеголовок к носителям. То есть надо идти по пути не просто сокращения стратегических вооружений как в ОСВ-1 в 1972 г., а уже к квалифицированному сокращению, то есть определенным образом, в отношении определенных систем, переход на ракеты с небольшим числом боеголовок, а в перспективе - возврат к ракетам с моноблочной головной частью.

Ракеты с моноблочной головной частью - это совершенно противоположная ситуация. Если у нас поровну ракет с моноблочной головной частью, то я, запустив свои ракеты, уничтожу небольшую часть ваших. И в ответном ударе вы всегда можете добиться гарантированного уничтожения того, кто на вас напал. Это действует для обеих сторон. И сколько бы я ни наращивал своих моноблочных ракет, вы легко можете этому противостоять, немножко увеличивая количество своих. Потому что, естественно, что для поражения цели нужна не одна, а несколько боеголовок, и я всегда гораздо больше затрачу в первом ударе, чем уничтожу. Вот поэтому упор сделан на снижение, сокращение отношения боеголовок к носителям. И это было заложено и в СНВ-1 - договор, который был подписан в 1991 г., - и в СНВ-2, который был подписан в 1993 г. К сожалению, дальше хорошая традиция не продолжилась.

Второе, живучие носители, - по той же самой логике. Если мои стратегические силы мобильные, если они могут скрытно передвигаться, - важно, чтобы вы могли их подсчитать, чтобы знали, что я не преувеличиваю, не превышаю согласованных количественных ограничений. Но в остальном, если моя подводная лодка ушла в море и скрылась в океане, - это живучая система. Вы не можете ее уничтожить, она гарантирует мою способность ответного удара. Я не беспокоюсь, что вы на меня нападете, вы не беспокоитесь, что я беспокоюсь, и мы все не беспокоимся, у нас стабильность. Вот такая стратегическая стабильность и была сформулирована.

Понятно, что если теперь подойти к наличным системам оружия, то они в разной степени соответствуют или не соответствуют этим требованиям. Но в принципе, конечно, нет такого четкого разбиения, чтобы можно было сказать, что вот эта система абсолютно стратегически стабильна, а вот эта - не стабильна. Зависит это от более сложных рассуждений, сейчас у нас времени на них нет. Поэтому, я просто перехожу к тому, что, как вы знаете договор СНВ-2 не вступил в силу, СНВ-1 - договор, который был подписан в 1991 г. и вступил в силу в 1994 г. (кстати, 5 декабря будет десятилетие), - вот этот договор, где я участвовал непосредственно в переговорах, он как раз полностью, может быть не так хорошо как хотелось бы, но по логике соответствует вот этой вот идее стратегической стабильности. И он предполагал сокращение количества боеголовок в стратегических ядерных силах обеих сторон примерно с 10-12 тысяч до шести тысяч. То есть, грубо говоря, на 50% - по боеголовкам, по носителям предполагалось гораздо меньшее сокращение, - именно, чтобы это соотношение менять в пользу носителей, чтобы более живучими были стратегические силы, и не было бы способности первого удара ни у одной из сторон.

СНВ-2 еще дальше пошел бы, если бы вступил в силу: сокращение с шести тысяч до примерно трех тысяч, причем там вообще уже о носителях не говорится, имейте их сколько хотите. Если все моноблочные, вы можете иметь три тысячи носителей, пожалуйста, это только лучше для другой стороны будет и для вас. Ну, конечно, это очень дорого, поэтому никто так не предполагал делать. Т.е. дальнейшее сокращение боеголовок. Потом в 1997 г. было заключено так называемое Рамочное соглашение, СНВ-3, которое в последующем тоже не вступило в силу из-за политики. Предполагалось сократить боеголовки с трех до двух тысяч. И тоже соблюдать все эти логические концепции стратегической стабильности.

Но сменилась администрация у нас, сменилась администрация в США, многое в мире изменилось. Все эти договоры полетели, и США вышли из Договора по ПРО, как вы знаете. Вышли, но уверяют, что это не против России, не для того, чтоб подорвать наше сдерживание, а это для того, чтобы защитить себя от удара каких-то третьих стран, стран-изгоев, которые могут приобрести ракеты и ядерное оружие и нанести по ним удар. А против них логика сдерживания не действует. Ну можно разве иранцам объяснить то, что я вам здесь объяснил? Я уж не говорю даже про более сложные вещи, которые на переговорах обсуждают. Нельзя. Они не поймут никогда, когда мы им будем говорить, что для нас лучше, чтобы ваши силы были неуязвимы, а для вас лучше, чтобы наши были неуязвимы. Не поймут. Поэтому против них нормальное ядерное сдерживание не действует. И американцы говорят, что только противоракетная оборона может от них спасти. Вот поэтому они вышли из договора по ПРО.

Мы заключили недавно Договор по сокращению стратегических наступательных потенциалов. Он предполагает без всяких правил сократить наши и американские силы до уровня 1700-2200 боеголовок. О носителях речь не идет. И больше он не предполагает ни правил сокращения, ни даже процедур контроля. Вот такое джентльменское соглашение на одном листочке бумаги. Хочу к вашему сведению сказать, что договор СНВ-1 - это 500 страниц текста. Это договор вместе со всеми приложениями, пониманиями, - это величайший документ. Историки еще вернутся когда-то к его анализу и с правовой, и с исторической точек зрения. А это на одном листочке, взяли и обо всем договорились. Но исходя из соображений экономии Россия сейчас такие силы строит, которые лет через десять могут быть совершенно уязвимы для американцев. И стратегическая стабильность рухнет.

Конечно, остается надеется на то, что политические отношения будут хорошими, никому не придет в голову в серьез думать о ядерной войне. Но гарантии этого нет. Политика - дело такое, может измениться очень быстро. А вот стратегические силы меняются десятилетиями. И то, что мы сейчас уложили такие программы, - это отдельный вопрос, нет времени у меня о нем говорить, - которые могут сделать наши силы через 10-15 лет совершенно уязвимыми для американского первого удара, - это очень плохо и для них, и для нас, по той же логике Макнамары, о которой я уже сказал. Почему это так сделано - вопрос философский. Вот так решения у нас принимаются.

И позвольте мне закончить таким уже сугубо абстрактным наблюдением. При наращивании стратегических вооружений, если мы посмотрим исторически на этот процесс. Поначалу наращивание стратегических вооружений ведет к укреплению стратегической стабильности - потому, что арсеналы обеих держав становятся больше, первым ударом их уничтожить нельзя. Ядерная война становится невозможной потому, что нельзя лишить противника потенциала ответного удара. Но потом, по мере дальнейшего их наращивания и модернизации, через развертывание ракет с разделяющимися головными частями, повышение точности попадания этих ракет, которые уже могут разрушить даже самые защищенные железобетонные шахты, в которых находятся ракеты, - она начинает падать.

И, что интересно, так же точно и с сокращением стратегического вооружения. Поначалу, когда начинает сокращаться стратегическое вооружение, стабильность возрастает. Потому что сокращается прежде всего самые опасные - в плане первого удара - системы, которые имеют много боеголовок, и так далее. Вот американцы всегда настаивали на сокращении российских тяжелых ракет. Мы со своей стороны тоже требовали упреждающего сокращения того, что нам было опасно. Поэтому, когда начинается сокращение, стабильность довольно быстро начинает возрастать. Но после определенного уровня она может падать. Почему? Потому, что после определенного уровня стратегических вооружений становится значительно меньше. Первым ударом какую-то часть из них можно вымести. Если еще противоракетная оборона развертывается параллельно, она может прикрыть страну от ответного удара. И ядерная война снова становится не немыслимой.

И в этом плане вывод какой? Нельзя просто взять и назвать цифру, как вот в 2002 г. Путин и Буш подписали. Надо четко сформулировать, как мы будем сокращать, чтобы не дай Бог вот это равновесие не перекорежить, не перекосить, о чем потом все будут жалеть. А чем дальше мы идем, тем больше нужно других новых дополнительных мер, потому что сокращать ядерное оружие хорошо, но для этого, нужны большие усилия, политическая воля и большой ум, большое понимание вопроса. Потому что в ином случае мы из благих побуждений можем добиться очень плохих результатов. Например, представим себе, что у обеих сторон на стратегических силах осталось по 100 боеголовок. Куда они будут нацеливать эти боеголовки? Даже, если они не могут уничтожить стратегические силы друг друга, они будут их нацеливать на системы управления, связи и предупреждения. Это военная логика. Военные всегда нацеливают силы для оптимизации эффекта их применения.

Когда боеголовок очень много, как было в конце 80-х гг., - по 10-12 тысяч в стратегических силах обеих сторон, - их нацелили и на военные объекты, и на административно-промышленные центры, и еще очень много оставалось, и даже на обычные войска нацелили, - так много было, просто некуда нацеливать было. И при этом все понимали, что применить нельзя потому, что будет ответный удар. А вот когда их становится меньше, меньше, меньше, меньше, скажем по несколько десятков или по сотне осталось, то уже будут нацеливать - уже здесь не до жиру - уже на города даже не будут нацеливать, наверное, а будут нацеливать на самое важное - на командные бункеры, на посты управления высшего политического руководства, на системы управления, связи и раннего предупреждения, и будут пытаться поддерживать потенциал разоружающего удара таким образом. И вот этого нельзя допускать. И поэтому эти сокращения - для того, чтобы эта динамика, эта синусоида не сработала, - чем дальше, тем больше требуют не просто сокращений, а дополнительных мер.

Перечислю коротко для того, чтобы все-таки у вас была полная картина. Например, по моим подсчетам (здесь могут не согласиться со мной другие специалисты) этот критический порог, после которого надо уже вести себя очень осторожно, наступает ниже уровня тысячи боеголовок. Сейчас, напомню, у нас примерно пять тысяч стратегических сил, у американцев тоже, примерно столько же, а по подписанному в Москве договору предполагается их сократить до уровня 1700-2200. Ниже уровня тысячи наступает уже зона неопределенности. Это не значит, что надо остановится и дальше не идти. Это значит, что там надо уже идти очень осторожно. Во-первых, сокращать те вооружения, которые явно предназначены для первого удара. Есть такие вооружения. Вот у американцев есть системы MX. Они собираются их снимать, хорошо. Есть системы Trident II - это баллистические ракеты подводных лодок, на подводных лодках Trident, имеющие возможность разоружающего удара по шахтных пусковым установкам, и даже по мобильным пусковым установкам Российской Федерации. Значит надо особое внимание обращать, чтобы эти системы в первую очередь сокращать.

Дальше. Раз уж мы хотим действительно отойти от взаимного сдерживания и какие-то новые отношения строить, давайте что-то еще придумаем. Например, будем убирать те вооружения, которые однозначно направлены друг против друга. В мире же есть и другие державы, и опасные - Китай, скажем, и новые ядерные державы, на которые можно нацеливать. Давайте убирать то, что ни на что другое не может быть направлено. Пример: наш стратегический атомный подводный флот с баллистическими ракетами в северных морях. А вы знаете, что из экономических и технических причин только там скоро и останется, на Тихом океане все будет убрано. Вот находясь там, он никуда не может быть нацелен, кроме как на США и на их союзников по НАТО. Просто в силу географии. А американский стратегический подводный флот, те же Трайденты, которые размещены в Атлантическом океане, тоже никуда не могут быть нацелены, кроме как на Европейскую часть Российской Федерации. Вот возникает идея и возможность, идя путем дальнейших сокращений, что-то делать и с развертыванием сил, чтобы не развертывать там, где только друг против друга, не оставлять то, что только друг против друга, да еще иметь угрозу такого разоружающего удара.

Отказ от некоторых опасных стратегических концепций. У меня не было времени вам подробно о них рассказывать. Но есть концепции запуска по оповещению о нападении. Радары засекли, спутники засекли, и пока еще ракеты не подлетели, я запускаю все, что у меня есть, чтобы не потерять их на стартовых позициях. Очень опасная концепция, потому что в кризисной ситуации у политического руководства будет несколько минут времени на размышления. А что, если ошибка? А что, если сигналы ложные? А что, если офицеры их неправильно интерпретировали? Угроза войны крайне велика. Отказ от таких концепций - важнейшая часть процесса глубокого сокращения ядерных вооружений. Ну и многие другие. Например, если у нас есть представители в штабе НАТО, а представитель НАТО есть в Москве, почему нам не обменяться представителями сначала на высших командных пунктах стратегических сил? Пускай офицеры с другой стороны постоянно там дежурят. Потом на низших, и в результате дойдем до каких-то звеньев более уже такого уровня - у них будут уверены, что мы ничего не начинаем без их ведома, и у нас.

Вот, собственно то, о чем я хотел вам рассказать. Я надеюсь, что вы получили представление и о том, что есть стратегическая стабильность, и откуда она вышла, и кто ее главные авторы и архитекторы, и как она соотносится с процессом наращивания или сокращения ядерных вооружений. Те идеи, которые я вам изложил, - идеи сугубо мои и моих сотрудников, особенно то, что касается тысячи боеголовок, сокращения ниже тысячи боеголовок, этих новых нетрадиционных мер. Я еще даже нигде их не публиковал, так что прошу пока не цитировать. Я понимаю, что политические реальности таковы, что в Америке сейчас никто не хочет этим заниматься, а у нас никто не может. Но, надеюсь, что поскольку жизнь все-таки меняется к лучшему, может быть уже в самое ближайшее время и в Америке захотят, и у нас смогут. Тогда в этом плане можно будет продвигаться дальше.


Дополнительные сетевые материалы:


Ваши вопросы и комментарии: преподавателю | в СНВ-форум

Поиск на СНВ-сайте


© Центр по изучению проблем разоружения, энергетики и экологии при МФТИ, 2002-04 гг.